Все, что я мог вспомнить о нем - это связанное с ним чувство страха. За неделю до смерти отец, открывая банку, порезал указательный палец левой руки, в рану проникла инфекция. Сквозь марлевую повязку, сделанную мамой, я помню, сочились кровь и гной. Но, казалось, это не беспокоило отца; он спокойно ел правой рукой, поглядывая на левую руку так, будто это не часть его тела, а отдельный предмет. А я, борясь с тошнотой и отвращением, не мог отвести взгляд от раны. Для меня она была объектом ужаса. Возможно, мне даже казалось, что этот забинтованный палец являлся сущностью болезни отца. После его смерти мне часто снился один и тот же кошмар: отец стоит у основания кровати, указывая на меня кровоточащим обрубком не пальца, а всей руки. Он не говорил ни слова, словно немой стоял он передо мной в своей полосатой пижаме. Его взгляд, казалось, просил что-то, чего я не мог дать, но чаще, как и его жест, это был взгляд осуждения. Сейчас я понимаю, что было несправедливо по отношению к отцу ассоциировать его лишь с чувством страха, кровью и гноем. Даже сейчас, применяя свои базовые знания психологии, я не могу объяснить природу данного кошмара. Ладно бы я еще был девушкой. Попытка понять и проанализировать сон сводилась к попытке избавления от него. В каком-то смысле мне это удалось. После того, как я убил Натали, отец стал "приходить" реже. Сейчас сон больше не посещает меня. Я рад, что отец "ушел", забрав с собой всю боль, кровь и гной, но как бы я хотел, чтобы он оставил о себе другие воспоминания.